/** скачено с сайта "Блики Тишины" - http://kornetka.ru/bliki/ по всем вопросам обращаться: bliki@bk.ru при использовании стихов: Авторство оставлять - обязательно ссылка на сайт - желательна. ============== Настя Романькова http://www.stihi.ru/avtor/nimfea http://hero-in.livejournal.com/ письма туда и оттуда ТУДА: Не хотела тебе писать, да опять скучаю. Плохо с нервами, пальцы жёлтые, в глотке рык. Знаешь, после того, как ты, я везде таскаю, как собачка какая, верёвки твоей обрывок. Знаешь, после того, как мы - только наши тени мне мерещатся по обоям, по стенам школ. И услужливо, на ночь глядя, рисует темень - камень в темя, в постель метель, золотой укол. У меня всё в порядке, гладко. Живу как надо. Похудела, почти не пью, засыпаю поздно. Одногруппница вот познакомила с другом брата. Погуляли. Но это, видимо, несерьёзно. Помнишь, Бэб, как мы через овраг в монастырь ходили? "Толстый поп" нас потом прогнал. Ты был сильно датый. Расскажи, как там рай и ад. Тяжелы ли крылья? Ну а Бог, он какой? Он действительно бородатый? Мне всё кажется, Бэб, что ты смотришь меня, как телек. Пока солнце не сядет... Ну, что-то у вас там светит? Блин, увидел бы кто, подумал - больная девка. На тот свет сочиняет, и думает, что ответят... ОТТУДА: Отвечаю. Ну мне-то тут ничего не светит. Лишь любовь твоя, когда ты обо мне вспоминаешь. Даже если ты это делаешь в туалете. Кстати, Машка, когда ты там лампочку поменяешь? Здесь всё время - всё тот же день, только очень длинный. Так и ходишь с говном в штанах, да с петлёй на шее. Вот встречался с Эженом - он высох, как балерина. Ну в могилке-то, ясное дело, не хорошеют. Паренька твоего я видел. Одет недурно. Он же в банке сидит, понятно, там жирно платят. Только ты, когда будешь с ним - обо мне не думай. Тесновато нам будет втроём на одной кровати. Не хотел бы смотреть - смотрю. Такова награда. И под рёбрами режет, как будто бы там живое. Суицидникам, Машка, ни рая тут нет, ни ада. Без конца помираю, а мог бы, мудак, с тобою... Ты прости, был бухой, тебе розочкой в горло метил. А сейчас так кайфово слушать, как ты там дышишь. Ты живи, как живётся, Машка, не лезь в мой пепел. Ты ж врубаешься, знаю. И кстати - ты классно пишешь. Акела Ты был вожаком, и щенки истекали желанием стать тобой. Ты был беспощадным, шакалы не смели заметить твоих седин. Но шкуры линяли, и падали луны, и падаль всходила травой. Вчера за тебя была стая, Акела. Сейчас ты остался один. Ты слишком ослаб, твои когти застряли в загривках охот и побед. Шакалы ведут за рукав твою старость, они уже взяли твой след. Им хочется видеть, как ты подыхаешь, больной и покорный, как пёс. Но я не отдам твоё тело, Акела, врагам не отдам твоих слёз. Как рано. Рассвет заалеет, как рана - пока же не слышно и птиц. Крадусь, не дыша, прикрываясь туманом, охоте приходит конец. Ты спишь на земле, твои боги, Акела, зажмурившись, падают ниц. Я сделаю то, что они не посмели. Ты сам так учил, отец. нити Мы не люди с тобою, мы пуговки из пластмассы, что надёжно пришиты к изнанке чужой одежды; не живём, но нужны по задумке - пока мы держим с лицевой стороны тех, кто выше и ярче нас. Мы не люди, и самый великий из нас - хранитель, донор силы, акцептор боли, иглой пропорот; я же вижу - ты тоже чувствуешь эти нити, когда Кто-то идёт на ветер, поднявши ворот. И когда ты подходишь ближе, пряча ножницы или бритву, наверху погибает в битве тот, кого я всегда хранила; он внезапно теряет силу, и срывается под копыта бледный рыцарь, но я не вижу - лицевая от глаз сокрыта. Выдирай эту нить с корнями, я хочу обрести свободу! Подымаешься спозаранку, собираешься на работу, я харкаю на простынь кровью, зажимая рукой живот. Надо мною Портной садится, зашивает смешную ранку; поднимается бледный рыцарь - а могло быть наоборот. Мир окрашен пунцовой краской; словно репку из детской сказки, нити тянут меня - живи, мол, не кричи, а ищи ответ. А научишься жить, как львица, как Арджуна, вставать и биться, куртку вывернут наизнанку, и тогда тебе будет свет. эффект бабочки Я помню, как смерть на меня смотрела, когда был ненужным и грязно-белым февраль, когда время в ушах свистело, хранил высоту карниз. Когда обрывалось, когда летело, когда рассыпалось на крошки мела, всё то, о чём я никогда не пела - всё падало вверх и вниз. А я подбирала, как мусор, рифмы, а я любовалась разрезом бритвы, и билась волной об гитарные риффы, всё думала, чем рискнуть. Твоя любовь, как больная кошка, свернулась калачиком, да на ножках - а мне бы встать, подышать немножко, вот только боюсь спугнуть. Мы жили рядом, как будто вместе, пока в одном не увязли тесте, пока в самом гиблом болотном месте не выросли камыши. Пока ты не стал моей худшей долей, пока я не стала твоей неволей, пока наше горькое море солью не высаднило души. Все дни бесцельно, все дни бездельно, потом мы стали торчать раздельно, а смерть хохотала беззубо, дико, завёрнутая в фольгу. И я выступала с гитарой сольно, и я превращалась в придаток к "больно", приехала в город столикий, стольный, изогнутая в дугу. Могу быть сильной, могу быть смелой, но дайте волю - я буду белой. Белее света, белее снега, того, под которым сплю. Меня лечили, меня спасали. Спасли, наверно. Хотели сами. А я себе снова иглу вонзаю в то место, куда люблю la muerte Не осталось уже ни людей, ни домов, в которых они бывали Ничего не отбросит тень, всё становится танцем в единой мгле Мой последний день на земле, и с собой унести я смогу едва ли Этот яркий и страшный миг, равный сотне пустынных и сонных лет Это смерть, это смерть заглянула в глаза мне, презрительна и брезглива Это стражник мне вяжет запястья, но узника, узника больше нет Мне так жаль - я мечтал не о том, и мечты не сбылись - а они могли бы Я бросаю их здесь, на дороге, и медленный снег заметает след Это белая дева рыдает, и чёрный наездник седлает небыль Это крылья, что сложены, голос смычка, что истёрт на одной струне Это храмовая пустота, пьедестал для того, кем не стал и не был Это всё предлагает мне смерть, и мне нечего ей предложить взамен Это гривы зверей или кроны деревьев в саду, куда не войти мне Я разорван навстречу тому, что так скоро последует за концом Я хотел бы найти тебя там, и я скалюсь, и силюсь промолвить имя Но она зажимает мне губы, и я забываю твоё лицо военнопленный Джейми, знаешь, глаза у тебя, как у бешеного ты всё вздрагиваешь, когда я тебя пальцем трогаю как собака, которую били хозяева прежние как еврейчик, которого немцы пытали током Джейми, лежишь ничком, и торчком лопатки как у военнопленного - выперли кости, чтоб жальче было располневшей вдове, на солдатиков беглых падкой /в ней, закупоренной, любовь столько лет бродила/ Джейми, мне долго придётся тебя вылизывать оттирать от заразы всякой, от злых побоев а на улице растерзали б тебя, как принца в этих старых авто мужчины всегда по двое Что дрожишь, жеребёнок Джейми, я не обижу но и сам от старухи несносной носа не вороти полижи мне живот, как щенки своей маме лижут и потом - здесь две комнаты - можешь в любую из них пойти кокопелли я сплету свою песню из песен всех женщин, что плакали о тебе из волос этих женщин сплету свою сеть и поймаю в неё тебя этих женщин, что скованы сном, словно явью, в тяжелых одеждах бед этих женщин, чьи мысли пусты, а тела скорбят у отца моего было шесть дочерей, я была самой старшей из наши толстые косы и яркие бусы лишали мужчин ума мы смеялись и шили, пока наш отец на полях собирал маис возвращаясь, он хмурился, глядя на нас - вы такие же, как и мать солнце покрылось пылью мир превратился в ветер когда её душу выпил горбун, игравший на флейте у отца моего было шесть дочерей, превратившихся в женщин в раз когда женщине скучно, ей нужно развлечься, найти для себя порок тяжелы наши бёдра, и руки смуглы, и инстинкты проснулись в нас и горбун, одержимый любовью флейтист, возвратился на наш порог вниз опустилось небо горло мне стиснул страх спаси нас, Мария-дева флейта в его руках у отца моего было шесть дочерей, я одна сохранила честь мои сёстры легли под проезжих портеньо, в бесценок отдав тела только я, что зажала и уши, и ноздри, не слышала эту песнь Кокопелли, горбун, я не стала твоей, я любовь одолеть смогла сильная - Бог свидетель свобода моя, как поле мир превратился в пепел любовь одолела воля у отца моего было шесть дочерей, но осталась лишь я одна я наш дом берегу, убираю могилы сестер - самой старшей из я живу в своём теле, тяжёлом, как чаша, не выпитая до дна засыпая, я плачу, и плача, молюсь - Кокопелли, прошу, вернись сын Хиросимы значит, можно курить, не боясь, что кто-то заметит хотя школьные стены теперь мне едва по плечо лечь в ладони затылком, и слушать, как дышит ветер и не думать о смерти, старательно думая ни о чём мама, правда, те серые ангелы были чужими? и в колодце, в котором поместится только один я висел на руках, на крюках, на растянутых жилах я кричал в него - Господи!, он отвечал - пади.. но я выжил, и эта удача непостижима я живой, все мои приключения впереди я не сдамся, меня зовут Хиро, я сын Хиросимы я иду к магазину, должно быть, там много всего если я буду сильным, то небо останется синим мама, правда ведь, то был колодец для одного? я иду к магазину найти себе что-то к обеду среди щебня, стекла, и камней, и раздавленных тел мне так стыдно, как будто я что-то неправильно сделал мам, скажи, я кого-нибудь предал, когда уцелел? клошар и кошка ну а лето такое - обняться и не дышать под мостом рядом с мусорной кучей сидит клошар гладит спинку кошачью болезненно тонкой рукой он вчера, как на грех, подобрал с мостовой лихорадку в случайном свёртке - казалось, там хлеб -как ты думаешь, кошка, возьмёт Он меня в подмётки? кошка фыркает: мне что за дело. пойду за селёдкой на Сент-Оноре лихорадка приходит ночью к его изголовью незаметно целует в покрытый испариной лоб (это чувствуешь, будто бы в кость забивают гвозди) кошка видит её насквозь, говорит между прочим - ты не зарилась бы, дорогая, на добрых людей не была бы бесплотной - не ушла б от моих когтей! лихорадка в ответ хохочет кошка думает: ладно бы, карма, дожди, жандармы - от своей доброты он, похоже, совсем ослеп этот мальчик и прошлую жизнь провисел под мостом в петле за чужие грехи а кого я любила сама, не считая селёдки? что же, струшу сейчас? девять жизней - и лишь одна тень да и та подыхает в полдень... ну что ж, вперёд а не то он умрёт ведь лихорадка приходит ночью, шаги тихи со стены ей на спину кидается чья-то тень *** над Парижем чаинками чёрные птицы кружат под мостом кошка маленькой каменной пастью скалится в синь вдоль по берегу, руки в карманы, гуляет клошар Сена после болезни стала казаться ещё красивей да и лето такое - обняться и не дышать вернись в Канзас фургончик трясёт на неровной дороге, дороге из жёлтых камней у девочки Элли поехала крыша. и Элли поехала с ней на поиски стран, где нет боли и страха -лишь только алмазная пыль где все тебе рады, где счастье -награда, и сказка важнее, чем быль семнадцать. твой голос свободен, как ветер. но разве захочется петь что папа стал мёртвым задолго до смерти, а мать - продолжает толстеть что слабое солнце никак не согреет копну твоих рыжих волос что небо, старея, дождями ржавеет. а сердце ржавеет от слёз проглочено семя работника с фермы. живёшь по советам подруг но милая Элли, чужие постели не помнят о нежности рук как клетки не помнят о пении птичьем, а стены - расколотых лбов... будь проклят великий-ужасный волшебник, придумавший эту любовь! ты думала петлю, ты думала бритву, ты думала пулю в висок но Бог прописал тебе пост и молитву, а чёрт - предложил колесо а в жёлтой стране все свалились с желтухой, а в синей всегда кто-то пьян и может быть мир - просто стрёмная шутка двенадцати злых обезьян?.. ну что тебе, девочка. что тебе ветер? держи свою крышу, держись вот грядки с картошкой, вот пёсик Тотошка. будь умницей. выбери жизнь. твой голос утихнет, а волосы эти пора обесцветить - под нас прошу тебя, Элли, забудь эти сказки. будь взрослой. вернись в Канзас. револьверы в моём "без тебя" дни - проваливающимися клавишами монолог ума тяжелеет рифмой, как мокрым бельем в моём "без тебя" - капканы, но ты в них не попадаешься и я храню слезы, поворачивая крылья к солнцу ребром это не странно. я пишу о тебе, для тебя, тобою дрожу ожиданием звонким стеклом в серебре но уловки мои: сладко дохнуть, где смерть; лизнуть, где любовь рядом с тобою все - револьверы, застрявшие в кобуре пытаясь жить на магическом языке, выразить себя, поразить тебя как будто снимаюсь в откровенно дешевом, лажовом клипе ведь всё, что я знаю в себе, о чём задыхаюсь, любя - всё меньше желания жать Delete в кетаминовом трипе да, мой язык безоружен, метафоры неясны в вену попасть мне легче, чем в сердце (и даже это не ново) но знай: нанизывая на жизнь, как бусины, дни и сны я до одури благодарна, что ты любишь меня, а не кого-то другого * * * мир затянуло в воронку, что крутит меня внутри я изгибаю пространство, где ты, я сужаю свои круги диктофоны во мне помнят всё, что ты говорил сигналы тревоги во мне повторяют - беги Джек - совершенное тело, пират из кино каждый твой жест полосует меня, как плеть Джек, это жесть, я хотела бы просто стоять за твоей спиной и незаметно касаться губами плеч после - понять, победить, посадить на себя, на свою иглу выпустив щупальца, всеми тебя обвить.. быть благородной, уехать, не тронув тонких надменных губ Джек, это было признание не в любви немая Привёз жену издалёка, в семью, да чужую кровь. Придирчиво смотрит свёкор, пытливо глядит свекровь. А девушка встала молча, и взгляда не поднимает. "Любите, мамаша, дочку. Вот только она немая". "Откуда така царевна? Приданое хоть богато?" "Из мёртвой сто лет деревни, где ветер свистит по хатам. Приданого - нитка бусин, да сердце её немое..." Скривилась свекровка гусем. И начали жить семьёю. Когда же он вновь уехал, пошли по деревне слухи, как будто немая эта - из мира нечистых духов; мол, с дьяволом дружбу водит, не носит креста на теле. Язык-то во рту - раздвоен! А слово её - смертельно! Она же в работе никнет, разодраны в кровь ладони: весь день - то свекровь прикрикнет, то свёкор пинком подгонит. Готовит на всех поесть, но сама же не тронет блюда. Ей Бог сочиняет песни, а вложит - в чужие губы. И девки поют: "Немая ходила вчера на реку, припрятала кожу жабью, прикинулась человеком!" Их смех - словно плеть на плечи, и вовсе не знают люди, как девичий ум доверчив, как сердце немое любит. Свекровь объясняет бабам: "Тоска от её красы мне! Со свету её сжила бы, да как объясняться с сыном?" И стыдно от тех придирок. Но сын на порог ступил, и увидел, как в сказке, диво - немая заговорила! "Теперь тебе, мой любезный, во всей красоте видна я!" Он смотрит - и плачет сердце. "Ну как ты жила, родная?" Ни жалобы ни услышит. "Я счастлива!"- обнимает. И солнце стоит над крышей, и синее небо мая, и всё, что дано им свыше, любовь сбережёт немая. братья Старший сын появился в муках, больше суток рожала мать. Престарелая повитуха стала охать и причитать: Испугалась его уродства, криво вывернутых ступней. Вышла мать за порог, и молча уронила младенца в снег. "Будет лучше его оплакать." - Только слышен под дверью вой. Притащила кулёк собака. Развернули - а сын живой. Что же делать с таким я буду? Как убогого воспитать? Приложила к груди, сжав зубы, и отбросила на кровать. Я не спрячу тебя от мужа, наказанье перетерплю, Только знай, что ты мне не нужен, и что я тебя не люблю. Через год родила полегче, сына - ангела в серебре. А увечный растёт за печкой, и с собаками во дворе. Непригожий, чужой, но крепнет, вся одежда ему мала. Будто сила какая сверху хвать за шкирку - и повела. Изучает язык звериный, имена неприметных трав, Как железный цветок в грудине наживую куёт свой нрав. Вырос лекарем деревенским, все болезни связал в узлы. А у младшего в сердце мерзость, и досужие мысли - злы. Сам он мало к чему пригоден - к распиздяйству да болтовне; Мамке тычется в юбку, ноет: "Почёму всё ему, не мне?" Ты не плачь, признавая слабость, лучше снова себе солги. Мать готовит начинку - сладость и отраву - на пироги. Старший брат, завершив работу, приготовился лечь поспать - Младший в дверь что есть сил колотит, и кричит - умирает мать! Вышли оба. Луна по шерсти серебрит собачьи тела. Колдовство твоё, - младший шепчет - пережить она не смогла. Ну а сам отстаёт, заводит руку с резвым ножом назад. Старший взгляда с него не сводит - узнаю твою душу, брат! Оправдаться тем, верно, хочешь, что я встал на твоём пути? Что ж, убить меня вправду проще, чем превзойти. жена Говорили, его постель порастает мхом, и коса его светлая с сорной травой сплелась. Говорили, бесчувственно тело его - хоть пляши на нём. Говорили, что больше не встанет великий князь. Он лежал, ощущая затылком любовь к земле, пустоглазый, прозрачно-немощный, как святой. На востоке горели крепости, дым чернел, подползала смерть - он не мог шевельнуть рукой. В изголовье бессонном цвели восковые огни, тонкий сумрак стелился по полу, лежал в углах. Горевала жена, и склонялась в усталой тоске над ним, и пыталась спасти его собственной болью - да не могла. Неустанно молилась, и колокола звонили, и кликуши стонали, что скоро беда прибудет. Только князю не стоны были нужны, а силы - как и Богу не слуги были нужны, а люди. И случилось однажды: она поднялась с колен, повелела повсюду унять колокольный звон. И сказала: того не спасти, кто себе же и сдался в плен. Быть ему мертвецом или мужем - решает он. Поскакали гонцы через вдовью сухую степь, по обветренным скулам далёких пустых холмов, понесли во все стороны слово её: остановим смерть, если каждый для этого сделает всё, что мог. Принялась за шитьё, аккуратно и ровно легли стежки, и закончив, уснула спокойно, к подушке щекой прильнув. А наутро очнулся великий князь, сосчитал полки, попрощался с женой, и ушёл на свою войну. снежная королева a short film колокольчик звенит. герда бьёт по будильнику и продолжает спать кай придёт разбудить, кай подарит цветы, насмешит, позовёт гулять он прекрасен, как бог, как адонис, придуманный тысячу лет назад герда тает, к нему прикасаясь. не тают лишь льдинки в его глазах королева наденет прозрачное платье, коснётся запястья иглой ей так нравятся мальчики. некоторых она забирает с собой королева играет в опасные игры, но кровь её так холодна королеве не нужен никто, и она никогда не бывает одна под сияньем софитов - северных звезд - королева исполнит роль и она совершенна, как может быть смерть, из которой изъяли боль принимает любовь внутривенно, смеётся, пришпоривая коней нет того, с чем не сможешь расстаться, чтобы навечно остаться с ней кай под кайфом. в крови у него героин, а в глазах покой кай поёт под гитару про детские сны, про расставшихся брата с сестрой чувства те же, вот только всё реже встречается солнце в его стишках ради смеха сегодня он выложил ВЕЧНОСТЬ из белого порошка герда скачет на север, но север не найден, его замела метель колокольчик звенит. где ж ты, мальчик, зачем ты ложишься в её постель? я теряю себя каждый раз, как она твоих нежных касается век.. подломились колени оленя, и, вскрикнув, герда упала на снег кай играет свой блюз, королева пьёт виски со льдом и глядит в окно ей немного наскучил сюжет, но в целом - ей нравится это кино герда спит. её боль отступает. её обступает заснеженный рай что ж - почти хеппи энд. только герде не нужен бог. герде нужен кай