скачено с сайта "Блики Тишины" - http://kornetka.ru/bliki/
по всем вопросам обращаться: bliki@bk.ru
при использовании стихов:
Авторство оставлять - обязательно
ссылка на сайт - желательна.

==============


                 Вера Полозкова
                    (Москва)
         http://vero4ka.livejournal.com/


	Тык, пык, мык 

Из лета как из котла протекла, пробилась из-под завала.
А тут все палят дотла, и колокола.

Сначала не помнишь, когда дома последний раз ночевала,
Потом - когда дома просто была.
Однако кроме твоих корабля и бала
Есть еще другие дела.

Есть мама - на корвалоле, но злиться в силе,
От старости не загнувшись, но огребя.
Душа есть, с большим пробегом - ее носили
Еще десятки других тебя,

Да и в тебе ей сидеть осталось не так уж долго,
Уже отмотала срока примерно треть,
Бог стиснул, чревовещает ей - да без толку,
Самой смешно на себя смотреть.

Дурацкая, глаз на скотче, живот на вате,
Полдня собирать детали, чтоб встать с кровати,
Чтоб Он тебя, с миллиардом других сирот,
Стерег, муштровал и строил, как в интернате.
Но как-нибудь пожалеет 
И заберет.



	Поговорить 

Суть не в том, чтоб не лезть под поезд или знак "Не влезай - убьет". 
Просто ты ведь не Нео - то есть, не вопи потом, как койот. 
Жизнь не в жизнь без адреналина, тока, экшена, аж свербит - значит, 
будет кроваво, длинно, глазки вылезут из орбит. Дух захватывало, 
прохладца прошибала - в такой связи, раз приспичило покататься, 
теперь санки свои вози. Без кишок на клавиатуру и истерик по смс - да, 
осознанно или сдуру, ты за этим туда и лез.

Ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы - чтоб ходить сейчас тупо, 
снуло, и башкой собирать углы. Ты затем с ним и говорила, и делила постель одну - 
чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто идешь ко дну. 
Ты еще одна самка; особь; так чего поднимаешь вой? Он еще один верный способ 
остро чуять себя живой.

Тебя что, не предупреждали, что потом тошнота и дрожь? Мы ж такие видали дали, 
что не очень-то и дойдешь. Мы такие видали виды, что аж скручивало в груди; 
ну какие теперь обиды, когда все уже позади. Это матч; среди кандидаток были 
хищницы еще те - и слетели; а с ним всегда так - со щитом или на щите.

Тебе дали им надышаться; кислородная маска тьмы, слов, парфюма, простого шанса, 
что какое-то будет "мы", блюза, осени, смеха, пиццы на Садовой, вина, такси, - 
дай откашляться, Бог, отпиться, иже еси на небеси, - тебя гладили, воскрешая, 
вынимая из катастроф, в тебе жили, опустошая, дров подкидывая и строф; маски нет. 
Чем не хороша я, ну ответь же мне, Боже мой, - только ты ведь уже большая, 
не пора ли дышать самой.

Бог растащит по сторонам нас; изолирует, рассадив. Отношения как анамнез, 
возвращенья - как рецидив.

Что тебе остается? С полки взять пинцетик; сядь, извлеки эти стеклышки все, 
осколки, блики, отклики, угольки. Разгрызи эту горечь с кофе, до молекулок, 
до частиц - он сидит, повернувшись в профиль, держит солнце между ресниц. 
Он звонит, у него тяжелый день - щетину свою скребя: "я нашел у скамейки желудь, 
вот, и кстати люблю тебя". Эти песенки, "вот теперь уж я весь твой", "ну ты там держись".

Все сокровища. Не поверишь, но их хватит тебе на жизнь.



	7 строк

Шепоток во вселенском мраке:
- Про любовь, детка, это враки.
Счастье - просто программный сбой.
Быть зачатыми нам в бараке,
Состоять нам в тоскливом браке,
В тихой драке
С самим собой.



	Продолжение следует

Дробишься, словно в капле луч.
Как кончики волос секутся -
Становишься колючей, куцей,
Собой щетинишься, как бутсой,
Зазубренной бородкой - ключ.

И расслоишься, как ногтей
Края; истаешь, обесценясь.
Когда совсем теряешь цельность -
Безумно хочется детей.

Чтоб вынес акушер рябой
Грудного Маленького Принца, -
Чтоб в нем опять соединиться
Со всей бесчисленной собой.

Чтоб тут же сделаться такой,
Какой мечталось - без синекдох,
Единой, а не в разных нектах;
Замкнуться; обрести покой.

Свыкаешься в какой-то миг
С печальной мудростью о том, как
Мы продолжаемся в потомках,
Когда подохнем в нас самих.



	Давай будет так

Давай будет так: нас просто разъединят,
Вот как при междугородних переговорах -
И я перестану знать, что ты шепчешь над
Ее правым ухом, гладя пушистый ворох
Волос ее; слушать радостных чертенят
Твоих беспокойных мыслей, и каждый шорох
Вокруг тебя узнавать: вот ключи звенят,
Вот пальцы ерошат челку, вот ветер в шторах
Запутался; вот сигнал sms, вот снят
Блок кнопок; скрипит паркет, но шаги легки,
Щелчок зажигалки, выдох - и все, гудки.

И я постою в кабине, пока в виске
Не стихнет пальба с разгромленных эскадрилий.
Счастливая, словно старый полковник Фрилей,
Который и умер - с трубкой в одной руке.

Давай будет так: как будто прошло пять лет,
И мы обратились в чистеньких и дебелых
И стали не столь раскатисты в децибелах,
Но стоим уже по тысяче за билет;
Работаем, как нормальные пацаны,
Стрижем как с куста, башке не даем простою -
И я уже в общем знаю, чего я стою,
Плевать, что никто не даст мне такой цены.
Встречаемся, опрокидываем по три
Чилийского молодого полусухого
И ты говоришь - горжусь тобой, Полозкова!
И - нет, ничего не дергается внутри.

- В тот август еще мы пили у парапета,
И ты в моей куртке - шутим, поем, дымим:
(Ты вряд ли узнал, что стал с этой ночи где-то
Героем моих истерик и пантомим);
Когда-нибудь мы действительно вспомним это -
И не поверится самим.

Давай чтоб вернули мне озорство и прыть,
Забрали бы всю сутулость и мягкотелость
И чтобы меня совсем перестало крыть
И больше писать стихов тебе не хотелось;

Чтоб я не рыдала каждый припев, сипя,
Как крашеная певичка из ресторана.

Как славно, что сидишь сейчас у экрана
И думаешь,
Что читаешь
Не про себя.



	* * *

Погляди: моя реальность в петлях держится так хлипко -
Рухнет. Обхвачу колени, как поджатое шасси.
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка.*
Не проси об этом счастье, ради Бога, не проси.

Дышишь мерно, пишешь мирно, все пройдет, а ты боялась,
Скоро снова будет утро, птичка вон уже поет;
А внутри скулит и воет обессилевшая ярость,
Коготком срывая мясо, словно маленький койот;

Словно мы и вовсе снились, не сбылись, не состоялись -
Ты усталый дальнобойщик, задремавший за рулем;
Словно в черепной коробке бдит угрюмый постоялец:
Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем.

Слушай, нам же приходилось вместе хохотать до колик,
Ты же был, тебя предъявят, если спросит контролер?
Я тебя таскаю в венах, как похмельный тебяголик,
Все еще таскаю в венах. Осторожней, мой соколик.
У меня к тебе, как видишь, истерический фольклор.

Из внушительного списка саркастических отмазок
И увещеваний - больше не канает ничего.
Я грызу сухие губы, словно Митя Карамазов,
От участливых вопросов приходя в неистовство.

Ведь дыра же между ребер - ни задраить, ни заштопать.
Ласки ваши бьют навылет, молодцы-богатыри.
Тушь подмешивает в слезы злую угольную копоть.
Если так черно снаружи - представляешь, что внутри.

Мальчик, дальше, здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ.
Но я вижу - ты смеешься, эти взоры - два луча.
Ты уйдешь, когда наешься. Доломаешь. Обескровишь.
Сердце, словно медвежонка,
За собою
Волоча.

* Николай Гумилев "Волшебная скрипка", 1910 г.


	* * *

Город, созданный для двоих,
Фарами льет огонь.
Мостовая у ног твоих -
Это моя ладонь.

Ночью дома ссутулятся.
Медленно слижет дождь
С теплой тарелки улицы
След от твоих подошв.

Видишь, я в каждом знамени.
Слышишь, я в каждом гимне.
Просто в толпе узнай меня
И никогда не лги мне.

Оглушителен и высок,
А иногда и груб
Голос мой - голос вывесок
И водосточных труб.

Вечер накроет скоро дом,
Окнами свет дробя.
Можно я буду городом,
Чтобы обнять тебя?



	Детское

Я могу быть грубой - и неземной,
Чтобы дни - горячечны, ночи - кратки;
Чтобы провоцировать беспорядки;
Я умею в салки, слова и прятки,
Только ты не хочешь играть со мной.

Я могу за Стражу и Короля,
За Осла, Разбойницу, Трубадура, -
Но сижу и губы грызу, как дура,
И из слезных желез - литература,
А в раскрасках - выжженная земля.

Не губи: в каком-нибудь ноябре
Я еще смогу тебе пригодиться -
И живой, и мертвой, как та водица -
Только ты не хочешь со мной водиться;
Без тебя не радостно во дворе.

Я могу тихонько спуститься с крыш,
Как лукавый, добрый Оле-Лукойе;
Как же мне оставить тебя в покое,
Если без меня ты совсем не спишь?
(Фрёкен Бок вздохнет во сне: "Что такое?"
Ты хорошим мужем ей стал, Малыш).

Я могу смириться и ждать, как Лис -
И зевать, и красный, как перец чили
Язычок вытягивать; не учили
Отвечать за тех, кого приручили?
Да, ты прав: мы сами не береглись.

Я ведь интересней несметных орд
Всех твоих игрушек; ты мной раскокал
Столько ваз, витрин и оконных стекол!

Ты ведь мне один Финист Ясный Сокол.
Или Финист Ясный Аэропорт.

Я найду, добуду - назначат казнь,
А я вывернусь, и сбегу, да и обвенчаюсь
С царской дочкой, а царь мне со своего плеча даст:

Лишь бы билась внутри, как пульс, нутряная чьятость.
Долгожданная, оглушительная твоязнь.

Я бы стала непобедимая, словно рать
Грозных роботов, даже тех, что в приставке Денди.
Мы летали бы над землей - Питер Пэн и Венди.

Только ты, дурачок, не хочешь со мной играть.



	* * *

Жирным в журналах - желчь, ни строки о жертвах.
В жаркой зловонной жиже живем - без жабров.
Из бижутерии - тяжеленный жернов
Дежурных жанров.

Щелочь уже по щиколотки - дощечки
Тащит народ, чтоб как-то перемещаться.
Щурится по-щенячьи на солнце, щёчки
Щуплые улыбает - и ищет счастья.

Счастье все хнычет, перед окном маячит,
Хочет войти и плачет, чет или нечет.

Память меня совсем ничему не учит.
Время совсем не лечит.




	Лунная соната

Я не то чтобы много требую - сыр Дор Блю
Будет ужином; секс - любовью; а больно - съёжься.
Я не ведаю, чем закончится эта ложь вся;
Я не то чтоб уже серьезно тебя люблю -
Но мне нравится почему-то, как ты смеешься.

Я не то чтоб тебе жена, но вот где-то в шесть
Говори со мной под шипение сигаретки.
Чтоб я думала, что не зря к тебе - бунты редки -
Я катаюсь туда-сюда по зеленой ветке,
Словно она большой стриптизерский шест.

Я не то чтобы ставлю все - тут у нас не ралли,
Хотя зрелищности б завидовал даже Гиннесс.
Не встреваю, под нос не тычу свою богинность -
Но хочу, чтоб давали больше, чем забирали;
Чтобы радовали - в конце концов, не пора ли.
Нас так мало еще, так робко - побереги нас.

Я не то чтоб себя жалею, как малолетки,
Пузырем надувая жвачку своей печали.
Но мы стали куда циничнее, чем вначале -
Чем те детки, что насыпали в ладонь таблетки
И тихонько молились: "Только бы откачали".

Я не то чтоб не сплю - да нет, всего где-то ночи с две.
Тысячи четвертого.
Я лунатик - сонаты Людвига.
Да хранит тебя Бог от боли, от зверя лютого,
От недоброго глаза и полевого лютика -
Иногда так и щиплет в горле от "я люблю тебя",
Еле слышно произносимого - в одиночестве.



	* * *

Все предвкушают, пишут письма Санте,
Пакуют впрок подарки и слова,
А я могу лишь, выдохнув едва,
Мечтать о мощном антидепрессанте,
Тереть виски, чеканить "Перестаньте!"
И втягивать ладони в рукава.

И чтобы круче, Риччи, покороче,
Как в передаче, пуговички в ряд.
Чтоб в мишуре, цветной бумаге, скотче
И чтоб переливалось все подряд -
До тошноты. Прости им это, Отче.
Не ведают, похоже, что творят.

И вроде нужно проявить участье,
Накрыть на стол, красивое найти.
Но в настоящие, святые миги счастья
Неконвертируемы тонны конфетти.
И я сбегаю налегке почти,
Под самые куранты, вот сейчас - и...
Но я вернусь. Ты тоже возвращайся,
Авось, пересечемся по пути.



	Паема 3
------------

Твои люди звонками пилят
Тишину. Иногда и в ночь.
Ты умеешь смотреть навылет.
Я смотрю на тебя точь-в-точь,

Как вслед Ною глядели звери,
Не допущенные в Ковчег.

Я останусь сидеть у двери.
Ты уедешь на саундчек.


***

Все логично: тем туже кольца, тем меньше пульса.
Я теперь с тоской вспоминаю время, когда при встрече
Я могла улыбчиво говорить тебе: "Не сутулься",
Расправляя твои насупившиеся плечи,

Когда чтобы зазвать на чай тебя, надо было
Засвистеть из окна, пока ты проходишь мимо.
Чем в нас меньше простой надежды - тем больше пыла.
Чем нелепее все - тем больше необходимо.

И чем дальше, тем безраздельнее мы зависим,
Сами себя растаскиваем на хрящики.

Здравствуйте, Вера. Новых входящих писем
Не обнаружено в Вашем почтовом ящике.

***

Я ведь не рабской масти - будь начеку.
Я отвечаю требованиям и ГОСТам.
Просто в твоем присутствии - по щелчку -
Я становлюсь глупее и ниже ростом.

Даже спасаться бегством, как от врагов
Можно - но компромиссов я не приемлю.
Время спустя при звуке твоих шагов
Я научусь проваливаться сквозь землю.

Я не умею быть с тобой наравне.
Видимо, мне навеки стоять под сценой.
Эта любовь - софитовая, извне -
Делает жизнь бессмысленной.
И бесценной.

P.S.

Хоть неприлично смешивать кантату с
Частушками - мораль позволю тут:
С годами мной приобретется статус,
И чаши в равновесие придут.

Согреем шумный чайник, стол накроем
И коньяку поставим посреди.
Устанешь быть лирическим героем -
Так просто пообедать заходи.

--------------------



	Медленный танец 

-----------------------------------------------------

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; 
в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы - 
почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, 
всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; 
в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; 
высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать - 
ну, бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний - эти зубами лязгают, те на шее висят, 
не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду 
полного обладания, и ревнует - безосновательно, но отчаянно. 
Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; 
тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, 
"вот я спрячусь - ты не найдешь меня"; она старше его и тоже почти красивая. 
Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой 
бликов два их овала. Она всхлипывает - прости, что-то перенервничала. Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, 
как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь - 
то выкидыш, я уж думала - все, не выношу, несудьба. Зачинаю - 
а через месяц проснусь и вою - изнутри хлещет будто черный горячий йод 
да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, 
ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще - но томим виноватой 
нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; "я тебе случайная и чужая". 
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота - 
остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится - и до вечера будет маяться отчего-то.



	Бабочкино 

Я обещала курить к октябрю - и вот
Ночь мокрым носом тычется мне в живот,
Смотрит глазами, влажными от огней,
Джаз сигаретным дымом струится в ней,
И все дожить не чаешь - а черта с два:
Где-то в апреле только вздремнешь едва -
Осень.
И ты в ней - как никогда, жива.

Где-то в апреле выдохнешься, устанешь,
Снимешь тебя, сдерешь, через плечи стянешь,
Скомкаешь в угол - а к октябрю опять:
Кроме тебя и нечего надевать.

Мысли уйдут под стекла и станут вновь
Бабочками, наколотыми на бровь
Вскинутую твою - не выдернешь, не ослабишь.

Замкнутый круг, так было, ты помнишь - как бишь? -
Каждый день хоронить любовь -
Это просто не хватит кладбищ.

Так вот и я здесь, спрятанная под рамы,
Угол урбанистической панорамы,
(Друг называл меня Королевой Драмы)
В сутки теряю целые килограммы
Строк - прямо вот выплескиваю на лист;
Руки пусты, беспомощны, нерадивы;
Летом здорова, осенью - рецидивы;
Осень - рецидивист.

Как ты там, солнце, с кем ты там, воздух тепел,
Много ли думал, видел, не все ли пропил,
Сыплется ли к ногам твоим терпкий пепел,
Вьется у губ, щекочет тебе ноздрю?
Сыплется? - ну так вот, это я курю,
Прямо под джаз, в такт этому октябрю,
Фильтром сжигая пальцы себе, - uh, damn it! -
Вот, я курю, 
Люблю тебя,
Говорю -
И ни черта не знаю,
Что с этим делать.



	* * *

Просыпаешься - а в груди горячо и густо.
Все как прежде - но вот внутри раскаленный воск.
И из каждой розетки снова бежит искусство -
В том числе и из тех, где раньше включался мозг.

Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом,
Дышишь тысячью легких; в поры пускаешь свет.
И когда я привыкну, черт? Но к ручным гранатам -
Почему-то не возникает иммунитет.

Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище;
Стиснешь руку - а под венец или под конвой, -
Разве важно? Граната служит приправой к пище -
Ты простой механизм себя ощущать живой.



	* * *

И родинки, что стоят, как проба,
На этой шее, и соус чили -
Опять придется любить до гроба.

А по-другому нас не учили.



	* * *

Я твой щен: я скулю, я тычусь в плечо незряче,
Рвусь на звук поцелуя, тембр - что мглы бездонней;
Я твой глупый пингвин - я робко прячу
Свое тело в утесах теплых твоих ладоней;

Я картограф твой: глаз - Атлантикой, скулу - степью,
А затылок - полярным кругом: там льды; that's it.
Я ученый: мне инфицировали бестебье.
Тебядефицит.

Ты встаешь рыбной костью в горле моем - мол, вот он я.
Рвешь сетчатку мне - как брусчатку молотит взвод.
И - надцатого мартобря - я опять животное,
Кем-то подло раненное в живот.



	* * *

# Перед днем рожденья всегда хандреж:
Видел ли Париж? Сделал хоть на грош?
Шутишь - изнутри ж пробирает дрожь;
Что ни говоришь - все кому-то врешь.
Перед днем рожденья всегда мандраж:
Вся горишь, орешь, прямо входишь в раж,
Будто превышаешь хронометраж;
Пропадает сон, нападает жор,
Происходит всяческий форс-мажор:
Ты стоишь над этим как дирижер,
Когда в яме его пожар
Перед днем рожденья ты как Бежар,
Заходящийся в диком танце -
Бьешься так, что сходит случайный жир
А всего-то навсего - пассажир:
Перекур на одной из станций.


	* * *

	Пройду, любовищу мою волоча. 
	В какой ночи, 
	бредовой, 
	недужной, 
	Какими Голиафами я зачат - 
	Такой большой 
	И такой ненужный? 

		В. Маяковский, 1916 


Первой истошной паникой по утрам - 
Как себя вынести, 
Выместить, вымести; 
Гениям чувство кем-то-любимости - 
Даже вот Богом при входе в храм - 
Дорого: смерть за грамм. 

Впрочем, любая доза для нас горька 
Ломками острыми; 
Странное чувство рожденных монстрами: 
Если не душит собственная строка - 
Изредка доживаем до сорока. 

Загнанно дышим; из пузырька драже 
Сыплем в ладонь, от ужаса обессилев. 
Лучший поэт из нынешних - Саш Васильев, 
И тому тридцать шесть уже. 

Впрочем, мы знаем каждый про свой черед - 
Кому из верности 
Нас через дверь нести; 
Общее чувство несоразмерности - 
Даже с Богом, который врет - 
Ад, данный наперед: 

Мощь-то близкого не спасла б 
Тенью хоть стань его. 

Нету смертельнее чувства титаньего, 
Тяжелей исполинских лап - 
Хоть ты раним и слаб. 

Масть Кинг-Конгова; дыбом шерсть. 
Что нам до Оскара, 
Мы - счет веков с кого; 
До Владимира Маяковского 
Мне - всего сантиметров шесть. 

Царь? Так живи один, не калечь ребят. 
Негде? Так ты прописан-то сразу в Вечность. 

Вот удивится тот, кто отправит в печь нас: 
Памятники! Смеются! И не горят!.. 





	In God We Trust 

Автодорога
Средь узких троп -
Бог недотрога
И мизантроп.

Он там, где камни
И где иврит.
Он ни фига мне
Не говорит.

Мы так устали,
Что жди беды.
Я не из стали,
А из воды.

Велели сбацать
Тексток опять.
Мне девятнадцать -
А им ноль пять

И чипсов к пиву.
И их орда.
Я терпелива
И не горда -

Прав тот, кто платит.
И двух купюр
На ужин хватит
И маникюр.

Ведь что б эпоха
Ни принесла -
Талант подохнет
Без ремесла.

Я стану злее.
Вот к октябрю.
Повеселею
И закурю - 

К беседе, к кофе ль,
В полночный бред -
Мой скучен профиль
Без сигарет.

Кувшинкой поздней
Взойду со дна.
Начну серьезнеть
И жить одна.

Скажу - I did it!
И за версту
Господь увидит,
Как я расту.

Большой, как солнце -
In God We Trust -
Он улыбнется
И денег даст.


	* * *

Лето в городе, пыль столбом.
Надо денег бы и грозу бы.
Дни - как атомные грибы:
Сил, накопленных для борьбы,
Хватит, чтобы почистить зубы,
В стену ванной уткнувшись лбом.

Порастеряны прыть и стать.
Пахнет зноем и свежим дёрном,
Как за Крымским за перешейком.
Мозг бессонницу тянет шейком -
И о бритве как о снотворном
Начинаешь почти мечтать.

Как ты думаешь, не пора ль?
Столько мучились, столько врали.
Память вспухла уже, как вата -
Или, может быть, рановато?
Ты, наверное, ждешь морали.
Но какая уж тут мораль.



	Игры 

Ну давай, давай, поиграй со мной в это снова.
Чтобы сладко, потом бессильно, потом хреново;
Чтобы - как же, я не хотел ничего дурного;
Чтоб рычаг, чтобы три семерки - и звон монет.

Ну давай, давай, заводи меня, трогай, двигай;
Делай форвардом, дамкой, козырем, высшей лигой;
Я на старте, я пахну свежей раскрытой книгой;
Ставки сделаны, господа, ставок больше нет.

Раз охотник - ищи овцу, как у Мураками;
Кулаками - бумага, ножницы или камень -
Провоцируй, блефуй, пытай меня не-звонками;
Позвонками моими перебирай в горсти.

Раз ты вода - так догони меня и осаль, но
Эй, без сальностей! - пусть потери и колоссальны,
Мы, игрушечные солдаты, универсальны.
Пока не умираем, выхрипев "отпусти".

Пока нет на экране баллов, рекордов, блесток;
Пока взгляд твой мне жарит спину, лазурен, жёсток;
Пока ты мое сердце держишь в руке, как джойстик,
Пока ты никого на смену не присмотрел;

Фишка; пешечка-партизан; были мы лихими,
Стали тихими; привыкать к добровольной схиме,
И ладони, глаза и ружья держать сухими;
От Е2-Е4 в сторону шаг - расстрел.

Я твой меч; или автомат; дулом в теплый бок -
Как губами; я твой прицел; я иду по краю,
Как сапер, проверяю кожей дорогу к раю
На руке у тебя - и если я проиграю,
То тебя самого в коробку уложит - Бог.



В освещении лунном мутненьком,
Проникающем сквозь окно,
Небольшим орбитальным спутником
Бог снимает про нас кино.

Из Его кружевного вымысла
Получился сплошной макабр.

Я такая большая выросла,
Что едва помещаюсь в кадр.




	Бабьелетнее 
------------------------------------------------

Октябрь таков, что хочется лечь звездой
Трамваю на круп, пока контролер за мздой
Крадется; сражен твоей верховой ездой,
Бог скалится самолетною бороздой. 

Октябрь таков, что самба звенит в ушах,
И нет ни гроша, хоть счастье и не в грошах.
Лежишь себе на трамвае и шепчешь - ах,
Бог, видишь, я еду в город, как падишах!

***

Как у него дела? Сочиняешь повод
И набираешь номер; не так давно вот
Встретились, покатались, поулыбались.
Просто забудь о том, что из пальца в палец
Льется чугун при мысли о нем - и стынет;
Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет
Перед глазами; смейся, смотри на город,
Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот,
Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы - 
Это потом коснется, потом приснится;
Двигайся, говори; будет тихо ёкать
Пульс где-то там, где держишь его под локоть;
Пой; провоцируй; метко остри - но добро.
Слушай, как сердце перерастает ребра,
Тестом срывает крышки, течет в груди,
Если обнять. Пора уже, все, иди.

И вот потом - отхлынуло, завершилось,
Кожа приобретает былой оттенок -
Знай: им ты проверяешь себя на вшивость.
Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок.
Ты им себя вытесываешь, как резчик:
Делаешь совершеннее, тоньше, резче;
Он твой пропеллер, двигатель - или дрожжи
Вот потому и нету его дороже;
С ним ты живая женщина, а не голем;
Плачь теперь, заливай его алкоголем,
Бейся, болей, стихами рви - жаркий лоб же,
Ты ведь из глины, он - твой горячий обжиг;
Кайся, лечи ошпаренное нутро.
Чтобы потом - спокойная, как ведро, -
"Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро".

***

Схватить этот мир, взболтать, заглотать винтом,
Почувствовать, как лавина втекает ртом, -
Ликующая, осенняя, огневая;

Октябрь таков - спасибо ему на том -
А Тот, Кто уже придумал мое "потом", -
Коснулся щекой спины моего трамвая.

----------


	Одно утро 

Город носит в седой немытой башке гирлянды
И гундит недовольно, как пожилая шлюха,
Взгромоздившись на барный стул; и все шепчут: глянь ты!
Мы идем к остановке утром, закутав глухо
Лица в воротники, как сонные дуэлянты.

Воздух пьется абсентом - крут, обжигает ноздри
И не стоит ни цента нам, молодым легендам
(Рока?); Бог рассыпает едкий густой аргентум,
Мы идем к остановке, словно Пилат с Га-Ноцри,
Вдоль по лунной дороге, смешанной с реагентом.

Я хотела как лучше, правда: надумать наших
Общих шуток, кусать капризно тебя за палец,
Оставлять у твоей кровати следы от чашек,
Улыбаться, не вылезать из твоих рубашек,
Но мы как-то разбились.
Выронились.
Распались. 

Нет, не так бы, не торопливо, не на бегу бы -
Чтоб не сдохнуть потом, от боли не помешаться.
Но ведь ты мне не оставляешь простого шанса,
И слова на таком абсенте вмерзают в губы
И беспомощно кровоточат и шелушатся.

Вот все это: шоссе, клаксонная перебранка,
Беспечальность твоя, моя неживая злость,
Трогать столб остановки, словно земную ось,
Твоя куртка саднит на грязном снегу, как ранка, -
Мне потребуется два пива, поет ДиФранко,
Чтобы вспомнить потом.
И пять - чтобы не пришлось. 




	СПТД 
----------------

Нет, доктор, меня не портят - а умирают.
Вспороли все мои струны подряд, пройдохи.
Они меня не умеют. Перевирают.
Фальшивят меня, бросают на полувздохе.

Играют меня по-школьному, зло, громоздко,
Не чувствуют сути! Жалуешься - угрозы.
А если б они прислушались! Если б мозга
Коснулся сигнал - ведь были бы виртуозы!

Но вывернут так - себя не узнаешь в зеркале.
А я открываюсь искренне, без условий.
И плачу: За что ж вы так меня исковеркали?..
Они мне: Да ну, сам черт в тебе ногу сломит.

Мальчишки ведь, дети - что бы хоть понимали!
Хохочут, кричат, с размаху бьют по плечу!
Но вот расшалились, доктор, - и доломали.
Не трогайте, доктор, хватит.
Я не звучу.

***

Накрывают тревогой койки - такой тяжелой, что не засну.
Испариться бы, попросить их меня не трогать.
Я люблю тебя так, как щупают языком кровоточащую десну.
Как касаются пальцем места, где содран ноготь.

Я люблю тебя, как в приемной сидят и ждут.
Побелелые, словно выпаренные, лица.
Ожиданье - такой же спазм: оно крутит в жгут.
Я люблю тебя так, что больно пошевелиться.

Я не жду ничего. Я смирная, будто агнец.
Врач всех нас оглядит и цокнет: "Вот молодцы-то!"
Я люблю тебя так, что это теперь диагноз.
Индуцированный синдром тебядефицита.

***

Да, а лето-то какое.
Все несется кувырком.
Из приемного покоя
Тянет свежим ветерком.

Стекла в длинных грязных каплях.
Птицы высоко летят.
Девушки в больничных тапках
Все похожи на утят.

Тишина, прохлада, благость.
Мысли съело пустотой.
Сестры в капельницы август
Разливают золотой.

Навещать приходят реже -
Дорог внутренний уют.

Скоро мне тебя отрежут
И зашьют.

--------------



	Смс 

Жаль, в моих смс-архивах программы нету,
Что стирала бы слой отмерший в режиме "авто".
Я читаю "ну я же рядом с тобой" - а это
Уже неправда.

Недействительные талоны; ущерб немыслим.
Информация неверна; показанья лживы.
Он писал мне "я тут умру без тебя", но мы с ним
Остались живы.

Я читаю: "Я буду после работы сразу
И останусь" - но не останется. Нестыковки.
Пусть указывают срок годности каждой фразы
На упаковке.

Истечет ведь куда быстрее, чем им поверишь.
И за это им даже, в общем-то, не предъявишь.
Сколько нужно, чтоб написать их? Минуты две лишь
И десять клавиш.

Сколько нужно, чтоб обезвредить их, словно мину
У себя в голове?.. Сапер извлечет из почвы
Как из почты, и перережет, как пуповину
Проводочек: "Эй, половина.
Спокойной ночи".




	То заплачет, как дитя 

Ревет, и чуть дышит, и веки болезненно жмурит,
Как будто от яркого света; так стиснула ручку дверную -
Костяшки на пальцах белеют; рука пахнет мокрой латунью.
И воду открыла, и рот зажимает ладонью,
Чтоб не было слышно на кухне.
Там сонная мама.
А старенькой маме совсем ни к чему волноваться.

Ревет, и не может, и злится, так это по-бабьи,
Так это дурацки и детски, и глупо, и непоправимо.
И комьями воздух глотает, гортанно клокочет
Слезами своими, как будто вот-вот захлебнется.
Кот кругло глядит на нее со стиральный машины,
Большой, умноглазый, печальный; и дергает ухом -
Снаружи-то рыжим, внутри - от клеща почерневшим.

Не то чтоб она не умела с собою справляться - да сдохли
Все предохранители; можно не плакать годами,
Но как-то случайно
Обнимут, погладят, губами коснутся макушки -
И вылетишь пулей,
И будешь рыдать всю дорогу до дома, как дура,
И тушью испачкаешь куртку,
Как будто штрихкодом.

Так рвет трубопровод.
Истерику не перекроешь, как вентилем воду.

На улице кашляет дядька.
И едет машина,
По камешкам чуть шелестя - так волна отбегает.
И из фонаря выливается свет, как из душа.
Зимой из него по чуть-чуть вытекают снежинки.

Она закусила кулак, чтобы не было громко.
И правда негромко.

Чего она плачет? Черт знает - вернулась с работы,
Оставила сумку в прихожей, поставила чайник.
- Ты ужинать будешь? - Не буду. - Пошла умываться,
А только зашла, только дверь за собой затворила -
Так губы свело,
И внутри всю скрутило, как будто
Белье выжимают.
И едет по стенке, и на пол садится, и рот зажимает ладонью,
И воздухом давится будто бы чадом табачным.

Но вроде легчает. И ноздри опухли, и веки,
Так, словно избили; глядит на себя и кривится.
Еще не прошло - но уже не срывает плотины.
Она себя слушает. Ставит и ждет. Проверяет.
Так ногу заносят на лед молодой, неокрепший,
И он под ногами пружинит.

Выходит из ванной, и шлепает тапками в кухню,
Настойчиво топит на дне своей чашки пакетик
Имбирного чаю. Внутри нежило и спокойно,
Как после цунами.
У мамы глаза словно бездны - и все проницают.
- Я очень устала. - Я вижу. Достать шоколадку?..

А вечер просунулся в щелку оконную, дует
Осенней прохладой, сложив по-утиному губы.
Две женщины молча пьют чай на полуночной кухне,
Ломают себе по кирпичику от шоколадки,
Хрустя серебристой фольгою.