Она раскрасила губы огнем карминным, чтоб стать, как все, чтоб быть - под одну гребенку. Она отвыкла, чтобы ее кормили, она выбирает ежиков в "Детском мире" - и продавщицы спрашивают "ребенку"?

Ее цвета - оранжевый с темно-синим, она сейчас тоскует, но тем не менее она умеет выглядеть очень сильной. Она давно не казалась такой красивой - чтоб все вокруг шарахались в онеменьи.

Не то чтоб она болеет - такое редко, ну, раз в полгода - да и слегка, негромко. А вот сейчас - какие ни ешь таблетки, в какие ни закутывайся жилетки - царапается, рвет коготками бронхи.

Она обживает дом, устелив носками всю комнату и чуточку в коридоре. Она его выкашливает кусками, она купила шкафчик и новый сканер, и думает, что хватит на наладонник.

Ее любимый свитер давно постиран, она такая милая и смешная, она грызет ментоловые пастилки, она боится - как она отпустила - вот так, спокойно, крылышек не сминая.

Она не знает, что с ним могло случиться, кого еще слова его доконали. Но помнит то, что он не любил лечиться, и сладкой резью - родинку под ключицей и что он спит всегда по диагонали.

Она подругам пишет - ты, мол, крепись, но немного нарочитым, нечестным тоном, разбрасывает по дому чужие письма, и держится, и даже почти не киснет, и так случайно плачет у монитора.

Она совсем замотанная делами, она б хотела видеть вокруг людей, но время по затылку - широкой дланью, на ней висят отчеты и два дедлайна, и поискать подарок на день рожденья.

Она полощет горло раствором борной, но холодно и нет никого под боком. Она притвориться может почти любою, она привыкла Бога считать любовью. А вот любовь почти что отвыкла - Богом.

Всё думает, что пора поменять системку, хранит - на крайний случай - бутылку водки. И слушает Аквариум и Хвостенко. И засыпает - больно вжимаясь в стенку - чтоб не дай Бог не разбудить кого-то.