ты приходишь однажды и шепчешь ей: "я скучал..."
и она отвечает: "я тоже. я тебе заварила чай,
будем вместе молчать или, хочешь, поговорим.
мы - единого часть, состоящие из любви..."

и проходит усталость, рассасывается тоска.
весь удушливый гнев, что извечно с собой таскал,
все обиды и злость, что так долго в себе носил,
износились настолько, что ты умирал без сил.

это было вчера.
а сегодня она лежит
прямо рядом с тобой. если это, мой друг, не жизнь;
если это не то, для чего ты так долго шёл,
то, скажи мне, где прячется мнимое "хорошо"?

и в мгновение думаешь: "это и есть мой дом!
мне не важно, что будет дальше, что было до,
сколько будет печали и сколько случится лжи.

в этом самом моменте я жив!
бесконечно жив!"

эта жизнь - мишура. в ней так много пустых вещей.
если душат они, то нужны ли они вообще?

август. вечер. тепло.
на столе остывает чай.

ты приходишь однажды и шепчешь ей: "я скучал..."

(с) Игорь Врублевский

Такие слишком медовые эти луны, такие звезды - острые каблуки, меня трясет от каждого поцелуя, как будто губы - голые проводки, а мне бы попивать свой чаек духмяный, молиться молча каждому вечерку, меня крутили, жили, в ладонях мяли и вот случайно выдернули чеку, за это даже в школе бы физкультурник на год освободил от своей физры, меня жует в объятьях температурных, высинивает, выкручивает навзрыд, гудит волна, захлестывает за борт, а в глазах тоска, внутри непрерывный стон, но мне нельзя апрель - у меня работа и курсовик пятнадцатого на стол.

Играю свои безвыигрышные матчи, диктую свой отточенный эпилог, чтоб из Москвы приехал прекрасный мальчик, и ткнулся носом в мой обожженный лоб. А дома запах дыма и вкус ванили, а дом-то мал и грязен, как я сама, а мне не написали, не позвонили, не приоткрыли тайные закрома. Таскаюсь по проспектам - как будто голой, да вот любой бери меня не хочу - и город цепко держит клешней за горло, того гляди задушит через чуть-чуть, приду под вечер, пью, залезаю в ванну, как тысячи таких же как я девиц, а что у вас немедленно убивало, здесь даже не хватает на удивить.

И это не любовь - а еще покруче, всё то, что бьет наотмашь, издалека. Такие слишком синие эти тучи, такие слишком белые облака.

Ребята, мой плацдарм до травинки выжжен, разрытые траншеи на полдуши. Ребята, как же я вас всех ненавижу, всех тех, кто знает, как меня рассмешить. Вы до конца на мне затянули пояс, растерли закостенелое докрасна, а после - всё, свободна, билет на поезд и поезжай в свой Питер. А в нем весна.

Но мне в большом пакете, сухпай на вынос отдали, нынче кажется, всё на свете, мне б успокоить это, что появилось хоть выносить, оставить в себе до смерти. Да вы богатыри - ведь пробить непросто махину эту - а по последней версии сто шестьдесят четыре живого роста, полцентнера почти неживого веса. Да я вернусь, когда-нибудь, да наверно, опять вот так, минуточкой, впопыхах, но у тебя очки и немножко нервно и волосы - специально, чтоб их вдыхать.

И как я научилась при вас смущаться и хохотать до привкуса на губах, как вы так умудряетесь помещаться в моей башке, не большей чем гигабайт? В моих руках, продымленных узких джинсах, в моих глазах, в прожилочках на висках, как удалось так плотно расположиться, и ни на миг на волю не отпускать? А жизнь совсем иначе стучит и учит - не сметь считать, что где-нибудь ждут-грустят. Как вы смогли настолько меня прищучить, что я во сне просыпаюсь у вас в гостях? Ведь я теперь не смогу уже по-другому, закуталась в блестящее волокно. Такие слишком длинные перегоны, такой свистящий ветер через окно.


Уйдите и отдайте мое хмельное, земное одиночество, мой фетиш.

А может быть я просто немножко ною, чтобы проверить, всё ли ты мне простишь.

(с) Аля Кудряшева (Изюбрь)

Ведь в конечном итоге всегда побеждает любовь.
Как себя ни веди, страсть не выведет дальше квартиры.
И великое счастье в долгу пребывать у любви,
Что является картой с границами целого мира.
 
Ведь в конечном итоге всегда побеждает добро.
Лепестки прорастут не сегодня, так завтра, посмотрим...
Это всё, что мы можем, и нам изначально дано
Верить в сказку и быть в этой сказке последним героем.
 
Ты как следует это усвой и себя подготовь,
Чтобы вынести тяжесть забот и кристальность рассудка.
 
Ведь в конечном итоге всегда побеждает любовь, 
И в конечном итоге всегда начинается утро.

(c) Ваня Якимов



выбирая себе любовь выбирай с опаской
это то что надолго с тобой
как фото на паспорт
то что в слякоть и зной говорит тебе здравствуй-здравствуй
и ты думаешь ой
и еще раз думаешь ой

это как пмж
можно выбрать сад с соловьями
крепкий дом преферанс по пятницам с кумовьями
автолавка по четвергам почта с приветом
и лишь бы тарелку на крыше не сбило ветром

или взять мкс
работа в условиях над задачей
космонавт не грустит не болеет почти не плачет
оказавшись в квартире подолгу лежит в углу
и хочет обратно к боуи на иглу

или взять петербург
ты живешь по колено в тоске
но всегда есть "зато" он всегда выводит к реке
сквозь тебя смотрят сфинксы ты меньше любой беды
унизительно меньше текущей вокруг воды
и стоишь под закатом на острове на неве
в старом летнем пальто и с сердцем на рукаве

(с) Ася Антистратенко



О расставаниях и попытках

Обрывай каналы и провода,
оглушай нас
прощальной речью!
А конец наступает тогда,
когда
тебе больше сказать-то -
нечего.

Что бы ты себе в красках
ни рисовал, -
тебя спрашивают как будто:
А когда заканчиваются
слова -
это, правда,
ни с чем не спутать.

А когда расстаться -
уже не цель,
то растерян ты:
петь ли?
Выть ли?
Ты и рад хоть что-то
сказать в конце,
но концовка опять не выйдет.

Вот тогда
совсем ничего внутри,
моя радость,
моя досада.
Сделай вдох и выдох,
и посмотри -
я опять.
Тебе.
Написала.

(c) Ракель Напрочь (Екатерина Михайлова)


Метаморфоза

Я был простой скрипач, сиречь не хуже прочих.
И вовсе до поры о том не горевал.
Она сказала: - Нет. Желаю, чтобы лётчик!
И я, похолодев, уселся за штурвал.

Хоть не был я рождён для неба и штурвала,
Решил, пускай умру, но стану ей под стать,
И выжил, но, увы, то было лишь начало
В том перечне всего, каким я должен стать.

Я перестал ходить с друзьями на "Уэмбли",
Поскольку всё равно его вчера снесли.
И бросил, как Колумб, все остальные земли
Взамен всего одной единственной "Земли".

Я сам того хотел, покорен и недерзок.
И музыкой в ушах звучало: "Сукин сын!
Опять ты приволок какой-то гадкий персик!
Ведь русским языком просили апельсин!"

В борьбе с самим собой, лишённый сантиментов,
Безжалостно рубил наотмашь. Сгоряча
Незнамо как подрос на двадцать сантиметров,
И бицепс накачал достойный циркача.

Я лошадь на скаку мог уничтожить взглядом,
И поджигал село, и заходил в избу,
И всё лишь для того, чтоб быть не с ней, но рядом,
Однажды и навек приняв свою судьбу.

Усильем волевым я сделался блондином,
И глаз природный цвет сменил на голубой,
Как верный паладин, в стремлении едином
Я выполнял любой приказ, каприз любой.

И всё бы я стерпел и не роптал бы, Отче.
И всё бы ничего. И всё бы нипочём...
Она сказала: "Да, ты настоящий лётчик..."
И укатила прочь с каким-то скрипачом.

А кто-то тот, другой, штурмующий высоты,
Не я, совсем не я, всё думает о ней...

Вот почему у нас порою самолёты
Не долетают до посадочных огней...

(c) Дмитрий Якимов (zrbvjd)



Есть люди - те, что выходят в свет,
Закрыв забрало,
И делят мир на "мое" и "нет",
Им вечно - мало,
Совсем не трогает моря шум,
А мир - рутина,
И вряд ли ночью придет на ум -
Писать картины...

Но есть - другие. Во все века
Их было - много.
Их блеск росы в лепестках цветка
Манил с порога;
Вперед вела за собой всегда,
Сквозь пересуды -
По-детски чистая, их звезда -
Их вера в чудо.

(c) Vyt 



Без году неделя, мой свет,
двадцать две смс назад мы еще не спали,
сорок - даже не думали, а итог - вот оно и палево,
мы в опале,
и слепой не видит, как мы попали
и какой в груди у нас кипяток.

Губы болят, потому что ты весь колючий;
больше нет ни моих друзей, ни твоей жены;
всякий скажет, насколько это тяжелый случай
и как сильно ткани поражены.

Израильтянин и палестинец,
и соль и перец,
слюна горька;
август-гардеробщик зажал в горсти нас,
в ладони влажной два номерка;

время шальных бессонниц, дрянных гостиниц,
заговорщицкого жаргона и юморка;
два щенка, что, колечком свернувшись,
спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже;
все, что до - сплошные слепые пятна,
я потом отрежу при монтаже.

Этим всем, коль будет Господня воля,
я себя на старости развлеку:
вот мы не берем с собой алкоголя,
чтобы все случилось по трезвяку;

между джинсами и футболкой полоска кожи,
мир кренится все больше,
будто под ним домкрат;
мы с тобой отчаянно непохожи,
и от этого все забавней во много крат;

волосы жестким ворсом,
в постели как Мцыри с барсом,
в голове бурлящий густой сироп;
думай сердцем - сдохнешь счастливым старцем,
будет что рассказать сыновьям за дартсом,
прежде чем начнешь собираться в гроб.

Мальчик-билеты-в-последний-ряд,
мальчик-что-за-роскошный-вид.
Мне плевать, что там о нас говорят
и кто Бога из нас гневит.

Я планирую пить с тобой ром и колдрекс,
строить жизнь как комикс,
готовить тебе бифштекс;
что до тех, для кого важнее моральный кодекс -
пусть имеют вечный оральный секс.

Вот же он ты - стоишь в простыне как в тоге
и дурачишься, и куда я теперь уйду.
Катапульта в райские гребаные чертоги -
специально для тех, кто будет гореть в аду.

(с) автор - Вера Полозкова

Читать ещё...